Фейт вошла в пустую гостиную. Она постояла, потом взяла кейс с драгоценностями и поставила его на стул. Фейт думала о том, лег ли спать Уокер, но вдруг до ее слуха донесся шум воды, наполнявшей ванну. Это была копия настоящей викторианской ванны. Мыться в ней – одно удовольствие. Фейт подумала, что Уокеру будет приятно. Потом она вспомнила о его ноге и о том, что он может поскользнуться на плитке.
Нахмурившись, Фейт пошла к алюминиевому кейсу, который выбивался из викторианского стиля интерьера. Открыв кейс, она посмотрела на оставшиеся в нем три украшения. Эти не самые ценные вещи все же были дороги Фейт.
Звук льющейся воды прекратился. Из темноты донесся звук, похожий на удары и хрюканье. Фейт замерла. Ночной ветерок поднял тонкие занавески, и она словно почувствовала на себе чье-то дыхание.
Теплая, не по сезону, погода была для Фейт настоящим |подарком. В Сиэтле сейчас дождь со снегом. Ей вдруг захотелось открыть графинчик бренди, который стоял на маленьком столе из вишневого дерева сбоку от раскладного дивана. Как было бы хорошо стоять в февральский вечер босиком и потягивать бренди, чтобы легкий ветерок с ароматом соли ласкал ее.
Но сначала ожерелье. Она быстро подошла к двери ванной и постучала.
– – Уокер?
– Входи, сладкая моя.
Ее удивило заметное нетерпение в его голосе.
– А ты в пристойном виде?
– А мы что, рождаемся не в пристойном виде?
– Значит, ты сейчас в чем мать родила?
– Конечно. Плюс ванна, полная пены.
– Пены? – Подумать только, бородатый Уокер в белой пене. Пикантно… – Ты принимаешь пенистую ванну?
Он засмеялся:
– Уж не собираешься ли ты заявить на меня за это?
– Конечно, нет. Это большая тайна, но тебе я ее открою: главный Донован, Кайл и Лоу любят отмокать в пене.
Фейт поймала себя на том, что стоит и усмехается, глядя на тяжелую дверь красного дерева с резной ручкой из меди и хрусталя.
– Ожерелье все еще при тебе?
– При мне не только ожерелье, при мне чувство долга.
– Черт. У меня в голове возникла фантастическая картина.
– Ну, – проговорил он неспешно, – мне не хочется тебя разочаровывать и разрушать твои образы.
Она улыбнулась, хотя дыхание у нее перехватило. Фейт чувствовала, что не должна дразнить его, и себя тоже, но это было так прекрасно.
– Ты собираешься наконец побрить свою грудь?
На несколько секунд воцарилась тишина, потом раздался шум воды, выплеснувшейся из ванны.
– Откуда ты знаешь, что я еще не побрил ее?
– Ну я же не слепая.
– Черт, а ты глазастая, – выругался он, приглушая смех.
Уокер обещал себе, что не станет затаскивать ее в ванну.
– Тебе, наверное, хочется войти и посмотреть на фамильные драгоценности? – спросил Уокер.
Фейт горела желанием их увидеть. Никогда еще искушение так не охватывало ее.
– Спасибо, но я воспользуюсь советом Джеффа и запру все наши драгоценности в сейфе.
Уокер хмыкнул.
– Что ж, хозяин – барин.
– Его отец взял отдельную страховку на ожерелье. Она вступит в силу в момент свадьбы.
Уокер зачерпнул горсть пены и посмотрел на нее, как будто она была хрустальным шаром. Его глаза стали почти такими же темными, как ночь за окном.
– Скажу тебе вот что, – наконец заговорил он. – У Джеффа и без нас хватит дел со своим дорогим старым папой. Я буду держать ожерелье до свадьбы у себя.
– Джеффу это не понравится. Он, кажется, хочет своим поступком загладить дурное поведение отца.
– Тогда не говори ему. Возьми свой кейс, приятно улыбнись и попроси оставить его в сейфе.
– А незнание не затронет его чувств, верно?
– Умница. Одно из качеств, которое мне в тебе нравится – ты схватываешь все на лету.
– А что еще тебе во мне нравится? – спросила Фейт.
– Твоя скромность.
– Я ухожу.
– Конечно.
– Да, вот что. Не вздумай сопротивляться.
– Чему? – удивился Уокер.
– Я хочу заняться твоей ногой.
Он засмеялся, несмотря на вспышку желания. Это не эротический массаж, он расслабляет мышцы ноги, а вот кое-что другое превращает в настоящий камень.
– Я скоро вернусь, – сказала Фейт.
Уокер выдохнул и потянулся к крану с холодной водой. Один из них должен быть умнее.
Когда Фейт вышла из библиотеки с пустым алюминиевым кейсом. Джефф ждал ее на ступеньке лестницы. Бумер стоял рядом с ним, как обычно.
– Все положила? – спросил Джефф.
– Да. Я покрутила диск и установила портрет на прежнее место. Все заперто. Я даже выключила свет в библиотеке.
– Благодарю, – зевнул Джефф, и лицо его расслабилось. – Забавно, как подобные вещи влияют на человека. Это ведь только деньги, в конце концов, и ведь так или иначе все застраховано, верно?
– Верно.
Он улыбнулся:
– Я полагаю, что предки сейчас ворчат на меня. Я должен постоянно напоминать себе, что если что-то случится, то пострадает страховая компания, а не мы и, видит Бог, у них-то есть деньги в запасе.
– Мел тоже бы пострадала. Ведь это красивое ожерелье, если я могу о нем так говорить.
– Верю на слово, – довольно мрачно согласился он. Вплоть до сегодняшнего дня он даже не знал комбинацию цифр стенного сейфа. Положение изменилось с тех пор, как он получил эту информацию. – Папа никогда никому не показывал твои эскизы. Он держал их в сейфе даже после того, как ожерелье было готово. Он хотел, чтобы оно стало настоящим сюрпризом. Он – единственный в Руби-Байю, кто имеет о нем хоть какое-то представление. Кроме тебя и Уокера, конечно.
Фейт улыбнулась:
– Независимо от того, насколько красиво ожерелье, ты будешь в день вашей свадьбы видеть только Мел.