– Я проиграл его игру, – сказал он. – И не буду играть больше ни с кем.
Фей стала всматриваться в Уокера, как в драгоценный камень.
– Если ты будешь повторять это постоянно, ты и впрямь в это поверишь. Я же не поверю никогда.
– Черт побери, Фейт. Я не гожусь для тебя.
– Хорошо, ты уже одурачил меня один раз.
– Я не говорю о сексе.
– И я не о нем.
– Черт! – выругался Уокер.
– Как сказала бы Ханна, не волнуйся, приятель, я, в конце концов, взрослая и сама отвечаю за свои чувства и поступки. А ты отвечаешь за свои. И я уверена, что Арчер не набросится на тебя за то, что ты спал с его младшей сестренкой. А может, даже тебя повысит.
Уокер чуть не вышел из себя. Но понял, что Фейт добивается этого. Ей надо было знать, что она еще способна ранить его так же сильно и глубоко, как он ранил ее. Она встала из-за стола и повернулась к нему, чтобы оказаться перед его гневным лицом.
– Вот так ты думаешь обо мне? – наконец тихо спросил Уокер. – Что мне такой ценой нужно повышение?
Фейт хотела сказать «да» и поджечь и так раскаленную ситуацию. Она хотела увидеть взрыв, но удивилась самой себе. Осознав это, она поняла, как сильно доверяет стальному самообладанию Уокера.
– Нет, – твердо сказала Фейт. – Мне жаль. Никто из нас не заслуживает этого. Я могла бы все свалить на стечение обстоятельств, но это была бы ложь. Ты задел меня, не осознавая этого. Я хотела задеть тебя. – Она почти улыбнулась. – Кажется, я не такая взрослая, как думаю о себе.
Уокер сам не понял, как Фейт оказалась в его объятиях, как поцелуй обжег его губы.
Фейт не боролась ни с ним, ни с собой. Если это все, что у нее есть, она принимает это.
– Проклятие, – застонал он. – Что мне с тобой делать?
Дыхание ее стало прерывистым.
– Что хочешь.
– Помнишь ту книгу, о которой мы говорили?
– «Камасутра»?
– Да. – Его губы расплылись в медленной улыбке.
– Хорошее начало. Кроме…
– Мы напишем новую книгу, – сказал Уокер.
– Хорошая мысль.
Уокер направился к двери и решительно закрыл ее. Потом он подошел к окнам и задернул все шторы.
– У меня есть одна, – сказал он.
Фейт удивленно подняла свои тонкие светлые брови.
– У меня тоже. Бьюсь об заклад, я вытряхну тебя из твоей одежды скорее, чем ты меня из моей.
– Давай.
Выиграли оба, и рубиновое ожерелье упало на пол одновременно с ее трусиками.
Фейт лежала на полу столовой, положив голову на мускулистое плечо Уокера, и водила пальцем по его телу. Она смотрела на висевшие здесь портреты.
– Ты хочешь меня пощекотать? – лениво поинтересовался он.
– Нет.
– Я знаю, ты здорово это делаешь.
– Боишься?
Он засмеялся и потянул ее на себя. К его удивлению, она засопротивлялась.
– Погоди! – торопливо сказала Фейт.
– Что-то не так?
– Помнишь слова Тиги?
Уокер внимательно посмотрел на нее.
– Какие?
– Проклятие! Тебя не было, когда она это говорила. – Фейт смотрела на предков Монтегю. – Она что-то говорила о широком золотом браслете с рубинами.
Уокер попытался проследить за взглядом Фейт.
– Вроде того, который у той уродливой бабы с ястребиным носом?
– Не такая уж она уродливая.
– Черта с два.
Фейт посмотрела на другой портрет.
– Она что-то говорила и о короне с шипами, с капельками крови на концах.
– Вроде той, что на белокурой красотке слева?
– Не такая уж она красотка.
– Черта с два.
Фейт улыбнулась и потерлась щекой о бородку Уокера, как о нежную шелковую кисточку. Он осторожно прикусил зубами ее кожу.
– Не отвлекай меня, – попросила Фейт. – Я думаю.
– Я тоже, – сказал он.
– Длинная рубиновая веревка сжигает ненависть, сжигает надежду… – шептала она, вспоминая слова Тиги.
Уокер почувствовал, как по телу Фейт пробежала дрожь. Он посмотрел на стену и увидел портрет молодой женщины, шею которой обвивало ожерелье из рубиновых бусинок.
– Сумасшествие, ничего больше.
– Нет. Это имеет сверхъестественный смысл. Дайка подумать. – Фейт нахмурилась. Мысль ее блуждала от слов Тиги о веревке до слов о душах, которые висят на ней и качаются, как мертвецы. Уокер оглядел столовую.
– У нас за спиной брюнетка с большими зубами.
Фейт оглянулась. Молодая женщина с потрясающими серьгами в ушах смотрела со старинного холста.
– Они качаются, как повешенные, – пробормотала Фейт.
– Значит, Тига помнит, что носили ее предки.
Неосознанно Фейт сжала руку Уокера.
– Найди короля или королеву, – сказала она, – рубин, который слишком большой для кошки или ребенка.
Уокер оглядел комнату.
– На тех портретах много рубинов, но ни один из них не кажется очень большим.
– И ни один из них не окружен драгоценными камнями, похожими на слезы ангела. Жемчуг, Уокер. Натуральный жемчуг.
– Господи Иисусе, прошептал он. – Она видела его. Она видела «Сердце полуночи».
– Более того, она просила меня дайти остальную часть…
– Остальную часть?
Фейт снова оглядела предков Монтегю, висевших на стене в рубиновом блеске. Детали украшений были прорисованы настолько точно, будто задача художника была увековечить рубины, а не лица.
«Тринадцать новых душ только для меня, а четырнадцатая освободит тебя… Душа такая же, как твой милый кулачок. Когда ты дашь мне тринадцать душ, мы обе будем свободны».
– Тринадцать рубинов – ожерелье Мел, – сказала Фейт. – Тига о нем знает.
– Погоди. Дэвис же говорил, что рубинов в ожерелье четырнадцать, не считая большого.
– У Мел их тринадцать, потому что один рубин – мой, вознаграждение за работу. Но Тига этого знать не может. Она видела только рисунки.