Охваченный тревогой, Уокер отвязал один из разбитых яликов для ловли устриц и поплыл по темным водам Руби-Байю.
Фейт не могла вспомнить, по какой дорожке она шла от дома. Слабо заметные следы были запутаны. Она начинала беспокоиться. Нет, она знала, где океан. Она знала, где Руби-Байю. Она только не знала, как отсюда выбраться через траву, острую, как лезвие бритвы.
– Фейт?
Она узнала голос Уокера. Он кричал откуда-то за высокой болотной травой.
– Я здесь! – откликнулась Фейт.
– Я вижу. Но как ты туда забралась?
– Не знаю.
– Стой где стоишь и продолжай говорить.
– О чем?
– О чем хочешь!
– Черт! Почему мне приходится выслушивать от тебя гадости?
– Вот это да! Я на это не способен.
Смех Фейт был шелковистым и горячим, как солнце, разлитое между кромкой океана и землей.
– Говори же, сладкая моя, – настаивал Уокер.
– Пытаюсь придумать тему разговора, за которую бы нас не арестовали.
– Хорошая мысль. Неволя хороша только в книгах.
Она захихикала, вздохнула, и воспоминания снова нахлынули на нее. Она не знала, почему беспокойный бриз и запах влажной земли, разогретой солнцем, вызвали в памяти случай, произошедший с ней несколько лет назад-и за тысячи миль отсюда.
– Когда лам было тринадцать, – сказала она громко, чтобы Уокер слышал ее голос в высокой густой траве, – мы с Онор, после того как все легли спать, выбрались на цыпочках из дома и на велосипедах поехали туда, где занимаются любовью.
– Продолжай.
– Мы увидели, чем занимался Арчер с Либби Толлимэн, которая была на два года старше его.
Уокер громко засмеялся. Он направил прохудившийся ялик по мелководью и на секунду решил, что застрял. Он повернул ялик так, чтобы пройти в узкое пространство между зарослями травы.
Испуганная цапля вспорхнула с пронзительным криком.
– Что это? – тревожно спросила Фейт.
– Это цапля. Продолжай говорить, а то в такой высокой траве легко заблудиться.
– Кайл выследил нас и поплелся за нами. – Она встала на цыпочки и посмотрела в ту сторону, откуда доносился голос Уокера, но увидела только болотную траву. Она никогда не думала, что трава бывает в рост мужчины. – Он обещал рассказать все Арчеру, если мы не согласимся мыть за него посуду и стирать на него целый месяц.
– Похоже на шантаж.
Голос Уокера, казалось, раздался слева от Фейт. Она повернула голову, но никого не увидела.
– Натуральный шантаж, – согласилась она. – Ты знаешь, каково стирать противные грязные носки брата? Особенно таким нежным цветочкам, как мы. Фу! Но мы согласились. Все, что угодно, только бы Арчер не узнал ни о чем.
Уокер засмеялся.
Она снова стала искать его глазами, потому что чувствовала: он уже близко.
– Где ты?
– Да здесь. Продолжай. Мне нравится картина – вы с Онор стираете носки брата.
– Мы сделали кое-что получше. После того как Кайл проводил нас домой, мы с Онор побежали на то же место. Я тебе говорила, что у Либби самые большие сиськи во всем графстве?
– Нет, – усмехнулся Уокер.
– Дойную корову видел? – невинным голосом спросила Фейт.
– Никогда не видел.
– Жаль. Так вот, у нее такое вымя.
Уокер запрокинул голову и засмеялся.
– Вы были в полном отпаде?
– Точно.
Уокер проплыл вокруг островка из тростника. Фейт стояла спиной к нему. Она была в достаточно старых мягких джинсах. Уокер сразу подумал о самом горячем ее месте.
– Я думаю о том, – сказал он, – какое приятное местечко я нашел вчера ночью.
Его низкий, хриплый голос, казалось, раздавался очень близко. Но Фейт все еще не видела Уокера.
– Скажи что-нибудь. Я тебя не вижу.
– Скажу, что хотел бы стащить с тебя твои джинсы и почувствовать твою задницу в своих ладонях, когда я…
Она громко закашляла и быстро заговорила:
– А я думаю о первой полосе в той газете…
– Оглянись, сладкая моя. Тут никого нет, кроме нас.
Она оглянулась. Уокера почти полностью закрывала трава.
– Я не знала, что ты можешь ходить по воде.
Странная боль пронзила Уокера. Ему хотелось посадить Фейт в ялик, выплыть из топи к воде и исчезнуть с ней навсегда.
Уокер вспомнил слова Арчера: «Позаботься о ней любым способом».
Лучший способ о ней позаботиться – это вернуть ее в Сиэтл, а потом исчезнуть из ее жизни. Она – женщина, которой нужен муж, семья. Его же удел холостая жизнь. Слишком велика ответственность за другого человека.
Уокер все еще чувствовал сильную душевную боль за брата.
Он не удивлялся этому, потому что знал, что время ничего не меняет.
– Что ты делаешь? – спросила Фейт.
Он направил ялик вокруг густого куста травы.
– Думаю, как затащить тебя в этот ялик, чтобы ты не вымазалась и не была похожа на водяного.
Смех в ее глазах пропал, когда она увидела ту развалину, которую Уокер называл яликом.
– Меня? В это корыто? Забудь об этом. Уж лучше навсегда потеряться в болоте.
– Это хороший ялик.
– Это кусок дерьма.
Уокер поднял весла, и нос небольшой лодки зарылся в траве.
– Добро пожаловать на борт.
– Я не залезу сюда, даже если от этого будет зависеть моя жизнь, – категорически заявила Фейт. Уокер понял, что она не шутит.
– Не любишь маленькие лодки? ѕ спросил он, растягивая слова.
– Ошибаешься. Я их ненавижу.
– Почему, малыш?
– Самые ужасные часы жизни я прожила вместе с Онор и братьями в маленькой лодке. Мы с сестрой лежали, уткнувшись лицом в рыбу, на дне лодки, в то время как мальчики изо всех сил гребли к берегу. Ветер и волны могли угнать нашу лодку в пролив.
– Сейчас нет ни ветра, ни волн.